01 марта 2017 года прошла однодневная выставка «Голубой цветок» участника проекта СТАРТ СЕЗОНА 2008/2009 Сергея Лоцманова. Читайте статью о выставке от Aroundart.org

Выставка носила независимый характер, что стало частью художественного жеста — художник на несколько часов снял зал для презентаций в коворкинге, собрал там выставку, провёл вернисаж, по истечении обусловленных часов собрал всё обратно и увёз. Зал для презентаций — далеко не «белый куб»: за ним стоит дух корпоративной картины мира, этика стремительных стартапов и энергия just do it. Избыточность, которая пронизывает сегодняшнюю повседневность потребления, распространяется и на то, как работают образы, — одна из ключевых тем в практике Лоцманова. Эти образцы компактны, мобильны и многочисленны — кстати, и сама выставка на пару часов предполагает изрядную «компактность» физических объектов, задействованных в произведении, и мобильность самого художника-логиста.

«Голубой цветок» — на немецком die blauе Blume, от которого в русском пошло выражение «голубая мечта», восходит к незаконченному роману Новалиса «Генрих фон Офтердинген» (1800), в котором описываются мистические путешествия-сновидения главного героя, ищущего голубой цветок. Позже «голубой цветок» становится символом романтизма с его волей к несбыточному, кочует по ландшафтам культуры, обрастая сетью ссылок и значений: даёт имя студенческому движению 1968 года в Германии и пускает корни в массовой культуре — в «Твин Пикс» Дэвида Линча и блокбастере «Бэтман: начало». Подобная жизнь образа может быть рассмотрена как ключ к проекту Лоцманова: «произведение искусства с открытым кодом», как обозначает его в тексте к выставке сам художник.

На длинном столе в зале разложены конверты с раздаточным материалом: набор открыток, диск и карта памяти. На конверте можно прочитать слово symbolon, а погуглив узнать, что этот предшественник современного «символ» в Древней Греции был именем глиняных табличек, которые раскалывались пополам, когда странник покидал родной город, чтобы одну часть дать ему, а другую — тому, кто остается, а затем, спустя много лет, опознать по ним друг друга. Поисковая машина выдает ещё одну опцию: город Симболум, сегодня — Балаклава, располагается в юго-западной части Крыма. Здесь же на столе лежит схема для вышивания со свадебным поздравлением на украинском языке, на ней — бумажные кораблики из квитанций Western Union, за ней — история о попытке сделать перевод из России в Украину размером в $6, встретившей сопротивление системы «в целях обеспечения безопасности». Письмо электричества океану; бумажный лист с размытым изображением — результат двойной печати по обычному А4 сначала фактуры крафтовой бумаги, а затем размытого в фотошопе рисунка; цветик-семицветик; счастливое число семь и его научная легитимация здесь же — расчёт совпадений цифр игральных костей по теории вероятности; камень, из которого ваяют монументы, и многое другое. Танцы образов продолжаются и в материале на электронных носителях, где текст и десятки найденных изображений.

Смыслы множатся — то собираются, то распадаются вновь, в зависимости от угла смотрящего и его вмешательства в механику «кода». Джон Робертс обращается к «голубому цветку» Новалиса, интерпретируя диалог в романе о природе сна и знания, проводником которого сон становится, как предвосхищение критики образности в XX веке, «для которой жизнь-с (образом) как средство поиска и производства значения противостоит умению интерпретировать и выносить суждение». Он описывает ситуацию произведения искусства сегодня как конфликт между потребностью в рыночной социализации — а значит, вовлечения в бесконечную циркуляцию образов как «партикуляристских объектов потребления», которые не претендуют на «истину», и требования собственной автономии, которая продиктована связкой искусства с «универсальным благом коллективной солидарности». Последнее формирует постоянную потребность в «производстве идеального сообщества для искусства».[1]

«Голубой цветок» Лоцманова — проект, в котором осуществляется попытка логистики подобного производства сообщества: упорядоченная сеть знаков не выбрасывается в просторы анонимной сети, но собирается в ограниченное пространство и время, куда зритель(и) приглашается к физическому присутствию, а произведение становится действием (вероятно, коллективным, какие бы смысловые связки эта фраза здесь ни прокладывала). Правомерно ли использовать в отношении к этому действию категории результата и её успешности? Корпоративная обстановка располагает об этом подумать, но торопиться с выводами автор текста не видит необходимым.

 

 

Источник