Центр современного искусства
ВИНЗАВОД приглашает на «СТАРТ»

Интервью с автором выставки «Окультуренные сорняки» Елизаветой Чухланцевой

На площадке СТАРТ до конца июля проходит первая персональная выставка молодого художника Елизаветы Чухланцевой «Окультуренные сорняки». Это история об ускользающем детстве, поиске себя и любви, которую можно почувствовать и осознать только вернувшись домой. Мы встретились с Лизой на Винзаводе, чтобы поговорить обо всех этих важных вещах.

Лиза, ты знаешь, что на твоей выставке на площадке СТАРТ «Окультуренные сорняки» мужчины вытирают слезы? Мужчины, далекие от современного искусства — я лично видела одного учителя физкультуры…

Ой, это же лучший отзыв! Ты серьезно? Я сама сейчас расплачусь! Можно я тебя обниму?

Давай! Но если серьезно, мне кажется, что выставка получилась очень личная, это такое глубокое погружение в твои чувства, что даже не знаешь, как отрефлексировать такую откровенность. Твоя личная драма — неожиданный уход папы — инициировала погружение в твои детские воспоминания. Ты бросила учебу и шум Москвы, уехав в Казань, где родилась и выросла. Там все застыло и ничего не изменилось, там все те же ковры на стенах, та же самая любовь?

Главное — это вся та же любовь. Любовь с большой буквы, о которой страшно говорить.

Ты имеешь в виду мамину и бабушкину любовь?

Да, когда я вернулась, я снова почувствовала себя ребенком. Я поняла, что кто-то отвечает за меня всю жизнь, меня любят такой, какая я есть. Такая любовь вдохновляет меня на мои работы. Любовь людей, которые психически и эмоционально ко мне привязаны. Эту тему мне хочется исследовать в своих проектах. Семья для меня очень много значит, и я хочу говорить об отношениях личностных, межсемейных. Они очень глубокие и важные.

То есть тебя это вдохновило на то, чтобы пойти и снимать реалии своего детства?

Я пыталась понять, было ли детство. Я считаю, что детство — это социальный конструкт. До этого момента я никогда не была так тесно связана со своим прошлым.

Как ты жила до того, как тебе пришлось вернуться в родной город?

Мне пришлось уехать из Москвы очень внезапно. В это время у меня в жизни много всего происходило. Я чуть не переехала в Вену. Мое искусство тогда было чисто эстетическим. Но вот я вернулась домой, и вся эта ситуация сломала меня и мое представление о творчестве. Единственным возможным полем для исследования оказалась Россия. Я поняла, что я хочу работать только с этим. Потому что это самое близкое и самое родное. Это удивительно, сколько в нас уже содержится и сколько мы можем из этой темы черпать.

Как ты возвращала себе детство?

Это был очень длительный процесс осознания. Я пересмотрела 20 часов детского видео, которое снимали мои родители. Это самое лучшее кино — полный восторг. Я пересматривала и не могла поверить, что существует та вселенная, в которой есть такая чистая любовь, где все завязано на любви. На этих записях мой папа наблюдает за жизнью своей дочери. Я смотрела и пыталась понять его, понять, каким он был человеком. Я пересматривала его студенческие фотографии. Мне удалось это понять, и я почувствовала родство, которое в какой-то момент потеряла, оказавшись где-то в новом времени.

Как тема детства стала воплощаться в твоих работах?

Есть некоторые вещи, которые меня всегда беспокоили. Есть знак уроборос, и я всегда думала о вечном возвращении, о том, что все повторяется, что все неслучайно. Когда я вернулась домой, круг замкнулся. Я начала просматривать наш семейный видеоархив и наткнулась на видео, где моя сестренка рисует на шкафу закаляку. Родители никак не реагируют на то, что она портит шкаф. Они просто ее снимают. Мама строит ей рожки. Ее спрашивают, кого она нарисовала, и она говорит, что это Лиза. Мне захотелось повторить ее рисунок. Он стал отправной точкой для моих объектов. Первая инсталляция — закаляка. Это я. У Чуковского есть стих про закаляку. В нем Мурочка рисовала, потом перестала и заплакала. Ее спросили почему, она ответила, что испугалась своего рисунка. Я подумала, что я тоже всегда боялась смотреть на себя, заниматься психоанализом. Я начала это делать: анализировать себя и пытаться найти в этом смысл. Это было страшно и больно.

Мне очень нравится детское творчество, как и творчество психически больных. В нем есть что-то бессознательное, какой-то эмоциональный подъем. Это то, что выходит из тебя без контроля ума.

Давай вернемся к связи поколений и твоему исследованию темы детства…

Я увлекаюсь теорией эволюции: человек — это единственное существо, о котором мать может заботиться всю жизнь. Это чувство любви, привязанности именно к своему биологическому существу. Но это очень сильный физический отклик тела.

Нужно осознавать не только прошлое, но и то, как это связано с настоящим. Есть пересечения, и нужно эти связи уловить и осмыслить.

В своих фотографиях, которые ты стала делать дома, ты почувствовала эту связь прошлого с настоящим?

Я пыталась найти в этих снимках то, что снова появилось во мне: любовь к ближнему, к детям. Я пыталась понять, откуда исходит любовь. Раньше было стыдно признаться в том, что ты обнимаешь плюшевую игрушку, а теперь это очень искренне. На одной из фотографий моя бабуля. Когда я сделала этот снимок, она сидела в комнате, и я с ней разговаривала о детстве. Мы говорили, и у нее на коленях лежал голубой слоник, весь покоцаный, расцарапанный кошками. Она посмотрела на меня, взяла этого слоника и начала его обнимать. Она что-то говорила о том, что «вот, у меня же все ваши игрушки, пеленки…» Я знаю, что это значит для них — вселенское чувство любви, такое, которое дано нам откуда-то. Я сфотографировала ее в этот момент. Потом я начала замечать что-то похожее в других ситуациях. Например, герой еще одной моей фотографии — у него очень странная профессия, он предлагает сфотографироваться с обезьянами. Сначала думаешь, что он манипулирует твоими чувствами, хочет на них заработать, а потом понимаешь, что это не совсем так. Когда я его увидела в вагоне, две его обезьянки жались вокруг него и выглядели, как игрушки, он так ласково на них смотрел и обнимал их с такой нежностью. Я тогда подумала: «Господи, у всех людей есть любовь. Все испытывают очень сильные чувства к кому-то». Чаще всего их проявления можно уловить через какие-то атрибуты детства.

Почему ты выбрала в качестве сюжета для выставки сказки Чуковского?

Сказки Чуковского — это сказки, которые мне читали мама и бабуля в детстве. Раньше я просто считала, что это мои любимые сказки, но никогда не задумывалась, о чем они на самом деле. Побывав в Переделкино в музее Чуковского, я узнала о трагической истории его семьи, его отношениях с властью, о том, как его дочь выгнали из Союза писателей, как они скрывали на даче людей. Это близко к тому, что сейчас происходит в России. Его стихи запрещали на 10 лет. Такое может случиться с любым художником в современном мире.

В этих сказках есть очень глубокая мораль, и для меня они до сих пор живы. Все мои объекты — это персонажи сказок. Я находила их прямо на моей улице генерала Саффиулина в Казани. Отдел милиции «Дальний» — Златобрюхое тараканище. Он находится недалеко от места, где я живу. Я знаю, что большинство людей вокруг, которые следят за новостями, знают об этом отделе полиции. Там насиловали людей и случалось много страшных вещей. Это единственный отдел полиции, куда я могла обратиться, если бы мне это понадобилось. Это так близко, так рядом, что невозможно об этом не задуматься.

Есть еще чудо-дерево — это мальва (полусорняк, который вырастает, несмотря на дождь, на то, что его топчут). Меня всегда очаровывали бабушки, которые на фоне этих белых панельных домов устраивают садики с игрушками, с пестрыми цветами. Они живут в каком-то сказочном мире, и я верю в то, что они в нем счастливы. Этот сорняк порадует кого-нибудь когда-нибудь, даже того, кто никогда не намеревался радоваться. Этот сорняк, он как счастье, вырастет всегда.