Арсений Жиляев, Куратор проекта СТАРТ: «Поиск художницы активно эклектичен, и осознанно не складывается в единое целое. Создается впечатление, что зритель подглядывает за детской попыткой защититься. Идти вперед, но не наступать на трещины в асфальте! Девушка в платье из мешковины осторожно несет на голове крест из земли, стараясь держаться только что вытоптанной межи. Или хлебными крошками символически обозначает границы своего тела, которые мгновенно склевываются стаей голубей. В перформансе "8 марта" идентифицикация с героизмом американских активисток реализуется как гламурный протест: девушек забрасывают лечебной глиной для лица, демонстрируя коррумпированность современной медийной ситуации. Освободительное "Развяжите мне руки" на деле оказывается бесконечной обсессивной игрой, почти Fort / Da. Постепенно приходит понимание, что имеешь дело с емкой, почти литературной формой рассказа, в которой мог бы при определенных обстоятельствах уместиться целый роман. Ассоциация с рассказом неслучайна. Ксения Сорокина программно театральна и литературна. Брутальному женскому перформансу она противопоставляет поэтику метафоричных, рефлексивных действий. Физическое тело в ее работах отсылает к представлениям о женском, как социальной и культурной конструкции с глубокими историческими корнями. Но, в отличие от аналитической и критической прагматики, характерной для многих работ, использующих тело как медиум художественного высказывания, художница ищет свой путь поэтического синтеза. Особенности цифрового видеоязыка тоже включаются в повествование. Художница будто соревнуется с медийной картинкой в точности изображения эмоций, соблазнительности образа. "Женщина должна стремиться к идеалу красоты 24 часа в сутки. Какая пошлая хитрость!" Ксения обнажает предпосылки привлекательности медийного образа, саму ситуацию нашего взгляда на экранный образ женщины. Гипертрофируя театральность, постановочность перформативного акта, Сорокина тем самым деконструирует его репрезентации. Некогда изгнанная из высокого модернистского искусства Майклом Фридом, театральность берет оглушительный реванш. Важная черта этого возвращения в том, что сама театральность не скрывается, а открыто предстает в качестве критического эффекта. Все излишне красиво, излишне условно, излишне эмоционально. Благодаря этому избытку условности, красоты и аффектированности зритель открывает гипертрофированную театральность как новый язык критической рефлексии и деконструкции клишированных представлений о современной женской идентичности».