Выставка Сергея Огурцова построена из нескольких работ, сочетающих различные смыслы и медиа: природные материалы (камни) рифмуются с техногенными видеопроекциями, "теплая" материя (молоко) противопоставляется бесплотным артефактам "холодной" культуры (книгам).

Данный проект, как и большинство работ автора, - это археология возможной истории современности. От критики антропоморфной рационалистической культуры, унаследованной Европой от Ренессанса и Просвещения (серия объектов из книг "Пустые домики бытия", инсталляция "Трещина стадии зеркала"), художник переходит к исследованию альтернативных цивилизаций - "эксгумации утопий Европы после заката". "Исход" предлагает вообразить культуру, не обузданную символическим измерением, т.е. языком, каким мы его знаем. Проблематизируя Логос в качестве универсального убежища psyche, "общего места" (связи с Другим) и даже Истории, художник напоминает, что искусство никогда не производило культуру, но скорее пыталось выйти за ее пределы, а значит, и за пределы человеческого.

В проекте "Исход" эта без-человечная антропология получает и политическое измерение: библейские ассоциации резонируют современным пост-марксистским прочтением термина "исход" как отказа от борьбы за власть в пользу поиска новых пространств свободы. Однако, намекает художник, покуда человек не покинет пределы символической культуры, языка, а с ними и "я" (личного или коллективного), свобода останется миражом вечного блуждания по кругу. Невозможность подобной трансгрессии означает лишь, что необходимо искать новые языки, пронзающие структуры символического, "обживать язык", как говорит сам художник.

Если верить философу (верните Фуко, он был на месте :), человек был изобретен недавно, и едва ли надолго. Человек мог быть иным. Переизобретение человеческого для Сергея Огурцова является предельным содержанием любой революции, а стремление это - необходимой утопией нового модернизма.

---

"говорят
тень Ханаана там где ещё пишут
(на заборах ли стенах)
где поют песни
маются сердцем"
Владимир Лукичев

Стремление к свободе - страсть к реальному. Революционеры модернистской утопии верили, что свободный мир доступен с вершин вертикалей власти. Добравшись туда к концу 1960-х, они увидели только легкую дымку: биополитика всепроникающих информационных туманов уже не контролировала повседневность, но производила ее субъекта.

Вот уже полвека цифровые множества не сражаются с империей, они стремятся покинуть пределы власти. Скитания по пустыне повседневного: вечное возвращение ретерриториализации: исход. Без водительства, без обещания Ханаана: атопос вместо утопии - это и есть свобода general intelligence, в которой метанарратив реального сменяется миражами локальных и личных историй, а тоска отличается от усталости только памятью о тоталитарных мечтах прежних пассионариев.

Ошибка номада - в его наивной верности золотому тельцу символической культуры: свою кибитку он создал по образу и подобию дома бытия. Символический порядок языка, которым сегодня владеет и человек, и его искусство, и техника - и есть та единственная стена, за которую никто из живых не смог проникнуть. Забыть язык, улизнуть из бытия-позволить неизобразимому океану реального наконец-то смыть первое и единственное лицо на песке пустыни.